Фрагмент киносценария приводится на основании рукописи.
Сценарий полнометражного игрового фильма
Непроглядный осенний туман закрывает даль земли и глубину времени, таинственно размывает все очертания, они как бы сотворены из тумана, из густых туманов древней жизни - и седая птица лунь, полет которой угадывается в туманных пластах, и придорожное дерево неразличимой породы, и конские фигуры на каком-то луговом пастбище, и одинокая фигура то ли пастуха то ли странника, застывшего как идол… И становятся видны такие же неясные поначалу очертания двух всадников, а за ними угадываются другие всадники … Кони их неспешно шагают по дороге, слышен мягкий шаг многих копыт по земле… Два передних всадника приближаются - и можно разглядеть их лица: один молодой, лет двадцати, красивый, златоволосый, с лентой вокруг головы - это князь Владимир Святославович. Другой - вдвое старший, плотный, крепкий, кряжистый, бородатый, с колпаком на голове - это родной дядька Владимира боярин Добрыня…
Они молчат, и в природе осенняя тишина, только шуршит песок под копытами… Отряд переходит по мосту реку - неясно какая она и куда течет - старый мост глухо стонет от множества всадников…
Из тумана же сотворяется и дата этого времени - 980 год.
На этом фоне идут начальные титры и звучит текст:
Тысяча лет назад. На днепровских порогах киевская дружина Святослава полегла под мечами печенегов, и печенежский хан Курей приказал сделать из черепа отважного князя чашу… Трое сынов Святослава, к тому времени подросшие, получили города для княжения: Ярополк остался в Киеве, среднему Олегу досталась древлянская земля, Владимир вместе с дядькою своим Добрыней отбыл в Новгород… Но скоро братья рассорились, началась между ними война. Погиб в этой войне со старшим братом Олег, а младший Владимир был изгнан Ярополком из Новгорода и бежал к варягам. Через два года он вернулся…
В новогородской княжеской избе сидели за столом Владимир, Добрыня и четверо близких к молодому князю дружинников - Бедевей, лицом соответствующий кличке (рысак), с вытянутой головой и волосами, которые висели наподобие неподстриженной гривы, грубой жестокой внешности Дорожир, помеченный шрамами Ингр, и голубоглазый, веселый Шемета, которому, как покажут будущие события, зарезать человека - как малинку проглотить.
Эти шестеро праздновали возращение, братина шла у них по кругу, и запеченые гуси лежали на двух блюдах уже разрезанные ножами.
- Вот и вернулись, - сказал Добрыня, отпивая из братины и передавая ее Шемете. - Зиму здесь переждем, а летом - на Киев.
- Войска нам не хватит, - усомнился Владимир, - лучше здесь укрепиться.
- Разве здесь тебе княжить? - укорил его Добрыня.
- Лучше поход, - согласился Шемета, передавая братину Бедевею, - скучно тут сидеть.
- Варяги помогут, - сказал Добрыня. - У Рогволода в Полоцке девка на выданьи. Сватов пошлем к нему…
- Я могу сватом, - откликнулся Дорожир. - Пошли меня, князь Владимир. Пока твой брат тебя не опередил…
- Кто знает, что у него за дочка. - усмехнулся Владимир. - Может кривая какая.
- Тебе-то что за печаль, - сказал Добрыня. - Чья невеста - тому тесть войском поможет. Вместо приданого… Но может и Ярополк посвататься. Нам лишняя забота будет… Надо сватов послать. Только не вас, - он иронично оглядел молодых дружинников. - Новгородские бояре поедут…
В снежный морозный день на скованной льдом Двине ветер сметал и наметал сугробы. В порывах ветра гас топот коня, на котором мчал, держась ближе к высокому берегу, верховой.
Ворота полоцкого дединца, стоявшего на холме возле речки Полоты были приотворены, и в эти ворота верховой вьехал. Возле княжеского дома стояли несколько мужчин в тулупах. Верховой, соскочив с коня, подбежал к ним и обратился к князю Рогволоду:
- Князь, гонцы передали, что едут люди из Киева от Ярополка и через день прибудут.
Вечером в княжеской избе горели смолистые лучины, осветляя совет нескольких близких князю бояр. Сидели с ними за столом два сына Рогволода - Всеслав и Брячислав, годов по шестнадцати, уже не отроки, еще не мужчины, и потому они не подавали голос.
- Ясно, зачем Ярополку Рогнеда, - говорил Рогволод, – Его со степи печенеги поджимают, хазары не держат межу. Но и нам выгоден союз: можно подвинуться в глубь ятвягов, упрочить свои пригороды в литовских землях…
- Главное тут, - говорил князю воевода Весна, - где считать границы, чьими будут волоки между Днепром и Двиной.
- Говорят, что Владимир в Новгород вернулся, - высказался очередной радник, - не миновать ему войны с Ярополком.
- Жалко дочь отдавать, - сказал Рогволод, - да когда-нибудь все равно придется. Коли пойдет она за Ярополка – даром то получим, что мечом трудно взять.
- Чего ж не пойти, - сказал Весна. - Как батька решит, так и будет.
Рогнеда, убранная в праздничный наряд, стояла в сенях у двери в княжескую светлицу, слушая веселый говор знакомых и незнакомых голосов за стеной. Вдруг смолк этот говор, послышались близящиеся шаги, дверь отворилась, и отец сказал с подбадривающей улыбкой: «Войди!» Рогнеда, стесняясь, переступила порог. Бросились ей в глаза трое благодушных, бородатых стариков, сидевших за столом на пристенной лавке. Она прошла на середину покоя и поклонилась этим незнакомцам. «Княжна наша – Рогнеда!» – прозвучал голос отца. Сваты, повеселев, закивали, словно ранее было им невдомек, кого приведут пред их очи, уставились на княжну, и Рогнеда застыдилась их пристальных взглядов, которые оценивали и ее лицо, и фигуру, словно раздевали донага, чтобы точно знать, что получит жених…
Князь Рогволод, дав время дочери освоиться, а сватам приглядеться, сказал с подчеркнутым безразличием, будто не от его воли совсем зависело:
– Вот, Рогнеда, прибыли сваты от князя Ярополка. Хочешь ли замуж за киевского князя?
Рогнеду в это миг словно заколодило, она не могла разжать как бы сросшиеся губы. Молчание затягивалось; на лицах сватов начало проявляться удивление, явная досада промелькнула на отцовском лице, сломав немоту Рогнеды.
- За Ярополка – пойду! – сказала она, поднимая глаза на киевлян, и те, удовлетворенные, заулыбались, поднялись и по обычаю поклонились…
Вечером в том же покое, князь сидя за столом, выговаривал стоявшей перед ним дочери - учил княжескому уму:
- Ты чего заробела? Что, по-твоему, думали сваты? Что особенного увидели? Одно, чего у других девок нет, – дочь полоцкого князя. Ради твоего слова «Пойду!» ехали они сквозь метели, терпели мороз и волчий вой. Приедет сюда летом Ярополк, и повезут тебя ладьи в Киев, на княжеский двор. Станешь киевская княгиня, от твоего слова жизни будут зависеть Большую силу обретешь ты, дочка… Знай свою судьбу и не бойся.
В ясный зимний день мчал по льду Двины гонец, и как прежний оказался на княжеском дворе и стал перед Рогволодом.
- Князь, едут новгородские сваты от Владимира. Завтра приедут.
Вечером те же бояре собрались в избу Рогволода на совет. Были тут и братья Всеслав и Брячислав, и мать Рогнеды.
- Тревожно мне, - сказала княгиня, - не быть добру, когда два брата на одну девку глядят и оба к ней сватаются.
- Если Владимир не знает о сватовстве Ярополка, - говорил Весна, - то рассчитывает усилиться полоцкими отрядами,. Если же знает о сватовстве, то новгородское сватовство – вызов и оскорбление Ярополку. Но если знает – то вызов и Полоцку.
- Какой нам расчет, - сказал князь, - родниться с Владимиром? Не потерпит Ярополк новгородское отделение. И что есть Владимир? Его мать рабыней у Ольги была, а Добрыня приворотником стоял. Рабынич - Владимир этот. Не на свой шесток целит. Так и ответить надо…
И опять Рогнеда стояла в сенях, слушая говор в избе. Вот послышались отцовские шаги, отворилась дверь и князь Рогволод сказал «Войди!»
Она вошла в отцову палату, и увидела на пристенной лавке новгородских степенных бояр, поклонилась им и потупила глаза в щемящем чувстве неловкости. Все отцовские люди, что свидетельствовали первое сватовство, сейчас глядели на нее в притворном неведении ответа. Без внимания выслушала Рогнеда отцовский вопрос: желает ли она пойти к Владимиру в жены?
- Нет! – не медля сказала Рогнеда. – Не хочу разуть рабынича! Иду за Ярополка! – поклонилась посуровевшим мгновенно сватам и вышла в сени. Здесь она облегченно вздохнула, словно камень с души свалился.
Сваты же, не медля, поднялись, откланялись, вышли, бухнулись в сани и помчали прочь. Уныло скрипели по льду полозья, слышалась в обиженном затихающем скрипе невнятная угроза. Но погнал ветер поземку, заметая новгородские следы, закружил на Двине снежные вихри, и словно не было сватовства...
Князь Рогволод, призвав сыновей в свой покой, сам сидя за столом, а их поставив перед собой, объяснял им свою главную грусть:
– Видали вы, – сказал он, мрачно разглядывая сынов, – как меняется человек, более других отпивший из хмельной чаши. Либо он падает посеред улицы подобно свинье, либо буйствует, точно бешеный бык, и приходится укрощать его кулаками. Кто с ранних лет приучается к чаше, для того становится она милее жены…
Сыновья, появившиеся на свет с разницей в год, были похожи, как близнецы: оба рослые, синеглазые, русые, только у Всеслава скулы пошире и первый пушок уже заметно темнел над верхней губой. Оба, внимая отцу, дружно и вроде бы понятливо кивали…
– Вот и власть – похожа на вино, – говорил князь, – дурманит слабую, молодую голову, и хочется ей еще, больше, больше... А власть – это кровь! Потому и держу вас при себе, хотя мог бы посадить куда для княжеского опыта. Но там быстро почуете вы вкус власти, опутают вас хитрые умы, очерствеете и, разделенные, начнете завидовать друг другу, а потом ты, Брячислав, откажешься подчиняться Всеславу, и скажете вы: «Пусть решает меч!». Как у Ярополка с Владимиром...
